Страх — это ключ - Страница 40

— Спокойнее, — снова прервал ее я. Я уже не имитировал голос Яблонски, и, не будь она столь встревоженной и испуганной, она сразу все поняла бы. — Факты, мисс, пожалуйста.

В моей комнате был включен электрический камин, дверь в комнату была открыта, и я был уверен: скоро она разглядит меня и поймет, что перед ней не Яблонски — копна рыжих волос выдавала меня. Я повернулся к камину спиной.

— С чего бы мне начать? Похоже, мы потеряли свободу или, скорее, папа потерял. Не свободу передвижений, нет, он не пленник, но мы не можем самостоятельно принимать решения: папа принимает решения за меня, а свои решения, мне кажется, тоже принимает не он. Нам не разрешают разлучаться.

Папа запретил мне отсылать письма, пока не ознакомится с ними. Мне нельзя звонить по телефону или уходить куда-нибудь без этого ужасного Гантера.

Даже когда я еду к друзьям, например, к судье Моллисону, это животное сопровождает меня. Папа говорит, что недавно угрожали меня похитить. Не верю этому, но даже если бы это было правдой, то Саймон Кеннеди, шофер, лучше Гантера. Я никогда не остаюсь одна. Когда нахожусь на Х-13, я не пленница — просто не могу уехать. Но здесь окна моей комнаты забиты, а Гантер проводит ночь в передней, следя...

Последние три слова замерли в наступившей тишине. В своем возбуждении, в своем желании поделиться с кем-нибудь тем, что тревожило ее несколько недель, она вплотную подошла ко мне. Ее глаза уже привыкли к темноте. Она вся задрожала, ее правая рука начала медленно подниматься ко рту, глаза широко раскрылись, она судорожно вздохнула — это была прелюдия к крику.

Но прелюдией все и закончилось. В нашем деле не приходится медлить: я закрыл ей рог ладонью, а другой рукой обхватил ее до того, как она собралась закричать. Несколько секунд она с удивительной силой яростно боролась со мной, затем обмякла в моих руках, как подстреленный кролик.

Это застало меня врасплох — я думал, что времена, когда молодые леди падали в обморок в стрессовой ситуации, давно прошли. Но, возможно, я недооценил ужасную репутацию, которую создал себе, недооценил тот шок, который она испытала после долгой нервной ночи, когда решила прибегнуть к последнему, оказавшемуся напрасным, шагу после недель бесконечного напряжения. Что бы там ни было, она не прикидывалась — это действительно был обморок. Я положил ее на кровать, но потом перенес в свою комнату мне не хотелось, чтобы она лежала на кровати, на которой не так давно убили Яблонски.

Я обладал большим опытом оказания первой помощи, но не знал, как выводить из обморока молодых леди. У меня было смутное подозрение, что любые мои действия могут оказаться опасными, и подозрение это очень гармонировало с моим невежеством в данном вопросе, поэтому я пришел к выводу, что лучше всего — дать ей возможность очнуться самой. Я не хотел, чтобы она очнулась в мое отсутствие и подняла на ноги весь дом, поэтому присел на краешек кровати и стал освещать фонариком ее лицо ниже глаз, чтобы не ослепить ее.

На ней поверх голубой шелковой пижамы был надет голубой стеганый шелковый халат. Туфли на высоких каблуках тоже были голубыми, даже ленточка в волосах была того же цвета. Ее лицо было сейчас бледным, как старая слоновая кость. Ничто не могло сделать ее лицо прекрасным, но мое сердце впервые за последние долгие три с половиной года одиночества внезапно бешено забилось. Нас разделяли лишь 285 миллионов долларов и тот факт, что я был единственным мужчиной в мире, один взгляд на которого заставлял ее от страха терять сознание.

Она пошевелилась и открыла глаза. Я почувствовал, что трюк с Кеннеди — пистолет за фонариком — будет в данном случае иметь негативные последствия, так что просто взял ее за руку, наклонился к ней и сказал мягко с укоризной:

— Молоденькая глупенькая дурочка, зачем ты пришла и выкинула такую плохую шутку?

Удача или инстинкт подсказали мне правильный ход. К страху, который еще метался в ее широко раскрытых глазах, добавилось замешательство.

Убийцы определенного сорта не берут вас за руку и не говорят с вами успокаивающе. Отравители, убийцы ножом в спину, возможно, делают так, но убийцы с моей репутацией — убийцы из любви к насилию — так не поступают.

— Вы не собираетесь больше кричать? — осведомился я.

— Нет, — хрипло ответила она. — Извините, это так глупо.

— Все в порядке, — с воодушевлением произнес я. — Если вы чувствуете себя хорошо, давайте поговорим. Нам надо поговорить, и у нас мало времени.

— Не могли бы вы зажечь свет? — попросила она.

— Никакого света. Просвечивает сквозь шторы. Сейчас нам не нужны посетители...

— Там есть ставни, — перебила она. — Деревянные ставни. На каждом окне в доме.

Толбот — «Соколиный Глаз». Я весь день смотрел в окно, а ставней не заметил. Я встал, закрыл ставни и дверь в комнату Яблонски и зажег свет.

Она сидела на краю кровати, спрятав руки под мышки, будто замерзла.

— Я обижен, — заявил я. — Вы только взглянули на Яблонски и сразу поняли, что он — не проходимец. Но чем больше вы смотрите на меня, тем больше у вас уверенности, что я — убийца. — Она хотела сказать что-то, но я жестом руки остановил ее. — Конечно, у вас есть на это причины. Веские причины. Но они обманывают вас. — Я задрал штанину и показал ей ногу в элегантном темно-бордовом носке и черном ботинке. — Видели их раньше?

— Это Саймона, — прошептала она.

— Вашего шофера. Он дал их мне пару часов назад. Естественно, по собственной воле. Мне потребовалось пять минут, чтобы убедить его, что я не убийца и далеко не тот, за кого меня принимают. Вы дадите мне столько же времени?