К мотелю мы подъехали раньше, чем она нашла ответ. Я въехал в красивые покрашенные в сиреневый цвет ворота, подъехал к центральному корпусу и остановил машину прямо под ярким фонарем, который создавал столь резкие тени, что мои рыжие волосы невозможно было разглядеть. У входа стоял негр, одетый в сиреневую с голубым униформу с золотыми пуговицами, которую мог создать только дальтоник, никогда не снимающий дымчатых очков.
— Как добраться до четырнадцатого номера?
— Мистер Брукс? — Я кивнул. — Все ключи в дверях, езжайте прямо, пожалуйста.
— Спасибо. — Я поглядел на него. Седой, согнутый временем, худой. Его выцветшие старые глаза были затуманенными зеркалами, в которых отражались тысячи горечей и несбывшихся надежд. — Как вас зовут?
— Чарльз, сэр.
— Я хочу виски, Чарльз. — Я протянул ему деньги. — Скотч, пожалуйста, не бурбон, и бренди. Вы можете это сделать?
— Конечно, сэр.
— Спасибо. Я включил скорость и покатил вдоль корпуса к четырнадцатому номеру — в конце узкого полуострова между заливом слева и неправильной формы бассейном справа. Гараж был открыт. Я въехал, выключил фары, прикрыл ворота и зажег свет.
В дальнем конце гаража находилась дверь в уютную и прекрасно оборудованную кухню. Дверь из кухни вела в спальню, которая служила одновременно и гостиной. Сиреневый ковер, сиреневые драпировки, сиреневые покрывала на кровати, сиреневые покрывала на креслах — все мучительно сиреневое. Кто-то просто обожал сиреневый цвет. В этой комнате было две двери: левая вела в ванную, а в дальнем конце комнаты — в коридор.
Я сразу выскочил в этот коридор, таща девушку за собой. Кладовка, футах в шести от нашей двери, была не заперта. Мой чемодан лежал там, где его оставили. Я притащил его в комнату, открыл и собирался уже вывалить его содержимое на кровать, когда в дверь постучали.
— Это, должно быть, Чарльз, — прошептал я. — Откройте дверь, отойдите назад, возьмите бутылки и скажите, что сдачу он может оставить себе. Не пытайтесь шепнуть ему что-нибудь, подать знаки или выскочить в коридор. Я буду следить за вами из ванной и, если что — выстрелю в спину.
Она и не пыталась что-либо предпринять — слишком замерзла и вымоталась за этот день. Старик передал ей бутылки, взял сдачу, удивленно поблагодарил и мягко закрыл за собой дверь.
— Вы замерзли, дрожите — я не хочу, чтобы мой страховой полис заработал пневмонию. — Я достал пару стаканов. — Немного бренди, мисс Рутвен, затем горячая ванна. В моем чемодане вы, может быть, найдете что-нибудь сухое.
— Вы очень любезны, но я только выпью.
— А ванну принимать не будете?
— Нет. — Она немного помолчала, и по появившемуся в ее глазах блеску я понял, что ошибся, посчитав ее слишком уставшей. — Хотя, пожалуй, приму.
Я подождал, пока она выпьет бренди, поставил чемодан на пол в ванной и пропустил ее.
— Только, пожалуйста, не всю ночь. Я голоден.
Она закрыла дверь на замок. Послышался шум наполнявшей ванну воды.
Затем плеск. Все это должно было убаюкать мои подозрения. Потом я услышал, как она вытирается, а минутой позже до меня донесся шум спускаемой из ванны воды. Я тихонько отошел от двери, прошел через две кухонные двери и вошел в гараж как раз тогда, когда она открыла окно ванной. Я схватил ее за руку, как только она опустилась на пол, свободной рукой зажал ей рот, чтобы она не закричала, и повел обратно в номер.
Закрыв кухонную дверь, я посмотрел на девушку. Она надела одну из моих белых рубашек, заправив ее в широкую юбку в сборку. В глазах ее стояли слезы, на лице ясно читалась досада от неудачи, но все равно лицо ее дышало красотой. Хотя мы провели вместе много часов, я рассмотрел ее только сейчас.
У нее были чудесные густые волосы, заплетенные в косы, но она никогда не победила бы в конкурсе красоты на звание «Мисс Америка». Она даже не смогла бы участвовать в конкурсе «Мисс Марбл-Спрингз». В ее лице просматривались славянские черты. Слишком скуластое лицо со слишком большим ртом, слишком широко расставленными глазами и курносым носом. У нее было подвижное и умное лицо, и досада на нем, думаю, легко сменилась бы приветливостью, исчезни усталость и страх. В те дни, когда я мечтал об уюте в собственном доме с камином, она могла бы прекрасно вписаться в мои мечты.
Я стоял, испытывая легкую жалость к ней и к себе, и внезапно почувствовал холодный сквознячок. Тянуло из двери ванной, которая еще десять секунд назад была закрыта на ключ. Сейчас она была открыта.
Мне не надо было видеть широко раскрывшихся глаз девушки, чтобы понять, что сквозняк мне не померещился. Клуб пара, выкатившийся из ванной, был слишком большим, чтобы просочиться через замочную скважину. Я медленно повернулся, держа руки подальше от револьвера. Потом я, может, и попытаюсь сделать что-нибудь умное, а сейчас не стоило умничать.
Сначала я увидел пистолет. И не такой, какой носят новички, а большой черный маузер калибра 7,63 миллиметра. Весьма экономичное оружие — пуля насквозь прошивает сразу троих.
Потом я увидел, что дверной проем, казалось, стал уже, чем раньше.
Его плечи были лишь чуть-чуть уже, чем проем, и только потому, что проем был очень широким. Шляпой он касался притолоки.
Затем я разглядел: это он был за рулем «форда», стоявшего рядом с нашей машиной на обзорной площадке. Левой рукой он закрыл за собой дверь в ванную.
— Не надо оставлять открытыми окна. Дай-ка мне свой револьвер. — Он говорил тихим глубоким голосом, в котором не чувствовалось угрозы.
— Револьвер? — я постарался показать, что озадачен.